Сын - Страница 112

К оглавлению

112

— Я не боюсь.

— Ты съел поросенка? Говорят, тебе нравится просто убивать их.

— Этого съел.

— Что ж, я рада.

Я ничего не ответил, и она продолжала:

— Тебе правда лучше сесть. Я вижу, ты курил сигары Роя, они ужасно крепкие.

При упоминании сигар я аж позеленел. И подумал все-таки задержаться на несколько минут. Если явится судья, я прикончу его и вернусь к индейцам.

— Что ты здесь делаешь? — спросил я.

— Это мой дом.

— Я хотел сказать, в Бастропе.

— Судья вел дела с моим первым мужем.

— А он что, смотал удочки?

— Он подхватил лихорадку в Индианоле. А здесь чудовищная жара. И насекомые.

— В Индианоле они пострашнее. Как и все остальное.

— Тебе, наверное, приходится с головы до ног обмазываться грязью, чтобы не кусали.

Что-то в ее глазах заставило меня подойти и сесть на диван. Она присела рядом.

— Ты собираешься вызвать шерифа?

— Вот как раз размышляю об этом. А ты не собираешься снять с меня скальп?

— Вот как раз размышляю об этом.

— Сколько тебе лет?

— Девятнадцать. — На самом деле мне было шестнадцать, но благодаря солнцу что такое прыщи я не знал.

— С тобой дурно обращались?

— Шериф?

Она решила, что это шутка.

— Команчи, разумеется.

— Они усыновили меня.

— Но ты был там вроде раба?

— Я был таким же, как все. Равным членом племени.

— Как интересно.

— Моя семья команчей умерла, — признался я. — Поэтому я вернулся.

Она смотрела на меня, как мать, очень добрая женщина, правда. Но пока мы не зашли чересчур далеко по пути добродетели и милосердия, я сказал:

— Я собираюсь выпить портвейна из запасов судьи, а потом увести одного из его скакунов. Выпьешь со мной?

— Я могла бы выпить с тобой, — медленно проговорила она, задумчиво наморщив нос. — Но может, ты сначала примешь ванну?

— Ты пустишь меня к себе?

Она сделала удивленные глаза, но вообще-то нисколько не удивилась, я точно знал.

Тридцать пять
Джинни Маккаллоу

Сначала донесся звук, и только потом над деревьями показался он, неуклюжий и тяжеловесный; и никто уже не хотел на это глазеть, все предпочитали, чтобы их не отвлекали от работы. Шериф со своими людьми отошли в сторонку, и вертолет опустился прямо в грязь у шпинатного поля Холлис Фрезер.

Высокий длинноносый мужчина вылез из летающей машины. Дождавшись, пока вокруг соберется толпа, взгромоздился на деревянную трибуну и заговорил. Его помощники раздавали персики из Хилл-Кантри. Этот тип утверждал, что Коук Стивенсон отдал штат крупным ранчеро и северным дельцам и ничего не оставил рабочим. Джинни, пожалуй, оробела бы выступать перед четырьмя сотнями незнакомых людей, а вот он — ничего, ему даже нравится. Направил мегафон на группу людей, державшихся в сторонке, попросил их подойти ближе и выслушать. У него было прозвище Говно Джонсон.

Глядя, как он размахивает руками, разглагольствуя, Джинни поняла, что Финеас прав. С Коуком Стивенсоном она знакома, приятный мужчина, которого не слишком интересует ваше мнение, у него свои моральные ориентиры. Благодетель, образец для подражания, прекрасно, если ваши дети вырастут похожими на него. А этот тип, что сейчас разливается лживым соловьем, явно наслаждается тем, что все на него смотрят, и в душе его нет места иным радостям. Не было ни одного нефтепромышленника во всем штате, кто бы не поддержал его.

— У меня есть кое-что для будущего сенатора, — сказала она помощнику, надеясь, что тот оценит ее лесть.

Не оценил. Глядя поверх ее головы, равнодушно процедил:

— Можете передать это мне.

Этот северянин жутко потел в своем черном костюме, а еще у него дурацкие пластиковые очки; человек, которого никто никогда не любил, и он начал к этому привыкать. По ее представлениям, именно так выглядят люди, работающие в Вашингтоне.

Мужчина принял конверт, а она думала про его босса и про Коука Стивенсона, а потом вспомнила, что сказал Финеас, прежде чем она выписала чеки. Для большинства людей проблема в том, что они дают недостаточно. Они хотят быть послами, но как только дело доходит до денег, думают, что сто баксов — это куча денег, и удивляются, что не получают отклика. В ее конверте лежали четыре чека на пять тысяч долларов каждый. Один от нее лично, один — от их юриста Милтона Брайса, один — от их управляющего Салливана, последний — от вакеро по имени Родригес. Салливан и Родригес вместе зарабатывали меньше пяти тысяч в год; она положила деньги на их счета накануне. На любой из чеков можно было купить новенький «кадиллак», и помощник внимательно изучил каждый, дабы убедиться, что заполнены они правильно. Затем отвел ее в сторону, шепнул что-то своему боссу.

Джонсон просиял; какой непосредственный тип. Он отпихнул локтем одного, другого, толпа расступилась; большие уши, большой нос, густые брови — он возвышался над всеми.

— Вы, должно быть, племянница Финеаса. — Улыбка не сходила с его лица с момента приземления.

— Да, — коротко ответила она.

— Он часто говорил о вас, рад познакомиться. Передайте ему, что я вспоминаю наши совместные рыбалки.

— Да, сэр.

Кто-то ухватил его за рукав.

— Работа, — усмехнулся он. — Но мы еще увидимся, дорогуша.

Когда конгрессмен уселся в вертолет, помощник разыскал ее и сообщил:

— Поскольку вы тут у себя дома, в следующий раз несите наличными. Гонка предстоит нешуточная, нам понадобится любая поддержка. — И протянул ей персик.

Возвращаясь к машине, она внимательно рассмотрела фрукт. Мелкий, помятый, годится разве что свиньям на корм; десятки таких же разбросаны в пыли вокруг.

112