Сын - Страница 69

Девочкой еще она приходила к отцу в кабинет, когда тот работал, устраивалась рядом тихонько с книжкой или обнимала его за шею и заглядывала через плечо, и тогда он оборачивался, молча целовал ее — это означало, что пора оставить его в покое.

Все, что ей доставалось, — молчаливое объятие и поцелуй. Лошадей он тоже целовал, но при этом тратил целые месяцы, чтобы научиться их понимать, гораздо больше, чем на собственную дочь.

Финеас просто использует ее, это очевидно, но он всегда находил для нее время, даже когда она была совсем крошкой; она, наверное, была ужасно надоедливой, ему было скучно, но он все равно учил ее чему-нибудь полезному. Отцу она только мешала. Доставляла неудобство. Ей следовало родиться мальчиком.

Конечно, это не совсем правда, она преувеличивает, но все равно ужасно злится, вспоминая одинокие вечера в большом доме, когда отец с братьями пропадали на пастбищах. Когда Клинт и Пол уехали, стало получше, но все равно. Он любит тебя, убеждала она себя, просто предпочитает об этом не думать. А что он предпочитает? Лошадей. Коров. Возможно, женщин, хотя она об этом ничего не слышала. Если у нее когда-нибудь будут дети, она ни за что не оставит их в одиночестве, ни на секунду.

— Все равно у меня не будет детей, — произнесла она.

Негр-носильщик, стоявший у дверей, вскинул голову, но тут же смущенно отвернулся. Поезд тронулся. Что же сказать отцу?

В шестнадцать лет она целовалась с вакеро, прямо за конюшнями, которые он чистил; они стояли там целых десять минут, и она чувствовала, как чужой язык мягко проникает в ее рот. Всю ночь она вспоминала его щеки, мягкие ресницы, но на следующий день парень старался держаться от нее подальше. А через неделю вообще исчез. Джинни точно знала, что их никто не мог видеть, но отец как будто почувствовал что-то, как будто стоило в ее жизни появиться хоть малейшей радости, и он мгновенно все понимал — и все разрушал.

При этом судьба семьи его не интересовала. Он заботился только о себе. И скоро они обанкротятся, все, что сделано ее предками, будет похоронено, они станут для мира такими же, как Гарсия, — дети незнакомцев из разоренного дома, неизвестная девочка в забытой могиле. Прислонившись к стеклу, она слушала стук колес и думала, что всему на свете наступает конец.

Нет. Она не допустит этого. Она остановит распад — пока не знает как. Финеас стар, отец глуп, Джонас печется только о себе. Пол и Клинт — счастливые дикари, ветреные и беспутные. Это мое дело, решила она. Я должна что-то предпринять.

Хорхе встретил ее на вокзале в Карризо. Разговаривать не хотелось, поэтому она уселась на заднее сиденье, хотя обычно так не поступала, она не любила показывать людям их зависимое положение. Но Хорхе не обиделся. Кажется, даже обрадовался. Он тоже любил оставаться наедине со своими мыслями, размышляя за рулем о собственной жизни, разбираясь со своими проблемами. Ей почему-то стало не по себе.

Белоснежный дом, возвышавшийся на холме, ослепительно блестел в лучах солнца на фоне жаркого голубого неба, окруженный темно-зеленой зеленью дубов и вязов. На третьем этаже в такое пекло жить невозможно, второй немногим лучше. Сегодня она будет спать на террасе, включив два вентилятора и смочив простыни ледяной водой. У парадного входа припаркован черный автомобиль, бабушкин. Водитель, белый, сидел в одиночестве, подальше от шумно ужинающих вакерос.

Шторы в доме задернуты, защищая от солнца, пахнет разогретым камнем. Она поднялась наверх, сбросила пропотевшее платье, умылась, причесалась, переоделась и спустилась в столовую к отцу и бабушке.

Отец с улыбкой поднялся ей навстречу, и она тут же поняла: что-то случилось. Испугалась, что ранен кто-то из братьев, но тут же вспомнила, что они пока не покидали территорию страны. Это, конечно, ничего не гарантировало, один из вакерос потерял сына на учебных сборах, тот попал под джип на военной базе. Тревожные мысли стремительно пронеслись в сознании, и так же стремительно она их отбросила. Никто не сидел бы спокойно за столом, случись что-то с Полом или Клинтом.

Бабушка, которая чувствовала себя даже хуже, чем Финеас, не стала подниматься; Джинни сама подошла к ней, чмокнула в щеку.

— Как доехала?

— Жарко.

— А как Финеас?

— В порядке.

Отец, которому дела не было до дяди Финеаса, заметил:

— Твоя бабушка как раз говорила, что беседовала с людьми из Юго-Западного университета в Джорджтауне.

Она кивнула.

— Ты можешь начать учебу уже в августе.

— О, мне это совсем неинтересно, — радостно объявила Джинни, как будто кто-то спрашивал ее мнения.

Бабушка с отцом обменялись взглядами, и он сказал:

— Джинни, это, возможно, не слишком приятно, но у каждого в жизни есть свое дело. Мое — следить, чтобы ранчо держалось на плаву. Бабушка присматривает, чтобы я не наделал ошибок. — Он снисходительно улыбнулся. — А твое дело — получить приличное образование.

Он совсем меня не уважает, поняла Джинни. Из нее словно весь воздух выпустили, и разговор с Финеасом тут ровным счетом ни при чем. Она похолодела. Все кончится Юго-Западным университетом, это лучший выход.

— В этот раз тебе не придется уезжать так далеко, — вступила бабушка.

Позже она не могла припомнить, о чем думала, слова вырвались сами собой:

— Я не собираюсь быть секретаршей.

— Тебе и не придется, — попытался успокоить отец.

— Или учительницей.

— У всех нас есть обязанности, Джинни.

— Мы с Финеасом говорили ровно об этом, — звонко произнесла она. Глотнула воды.