Сын - Страница 84

К оглавлению

84

— Не могу здесь больше оставаться.

— Ты уже говорила.

— Я серьезно.

Я разжал руки, но она теснее прильнула ко мне.

— Мы должны быть вместе, — шепнула она. — Ты не прикасался ко мне уже несколько недель.

— Ты тоже.

— Неправда. Ты просто не замечал.

— С детьми все будет хорошо.

— Пит, ты с кем-нибудь вообще говоришь откровенно?

Я не сразу понял, к чему она клонит.

— Здесь нет никого, кроме тебя.

— Так поговори со мной по душам. Расскажи, о чем ты думаешь. Не то, что, по-твоему, я хочу слышать, а правду.

— Не сходи с ума.

— Я знаю, что не слишком много значу для тебя. — Она смотрела мне прямо в глаза. — Всегда так было.

Что я мог сказать? Что я всегда был привязан к этому дому? Что рано или поздно должен буду доказать, в чем смысл моей жизни? Сорокашестилетний мужчина, дожидающийся случая вступить во владение… тем, что уже имеет.

— Когда дети уехали, ты обещал мне квартиру в городе.

— Знаю.

— Я еще не окончательно состарилась. Некоторые мужчины все еще находят меня привлекательной. Если хочешь, чтобы я уехала в Сан-Антонио одна, просто скажи. В противном случае мне придется жить на два дома — здесь и где-нибудь в цивилизованном месте, если ты, конечно, намерен в конечном счете приехать ко мне туда.

— Этот дом без меня рухнет, — ответил я. — И Полковника нельзя оставлять одного.

— То есть ты беспокоишься за отца.

— Ему восемьдесят один год.

Она отвернулась и долго смотрела в окно.

— Это твое окончательное решение?

15 апреля 1917 года

Отвез Салли на станцию. За последние два дня мы занимались любовью четыре раза — больше, чем за весь минувший год. Глубокая тоска, когда я проводил ее, бессмысленность жизни в одиночестве… несколько раз на полном ходу отпускал руль автомобиля… нет, не то. Зачем-то все это нужно. Существует какая-то цель. Странное покалывание, мурашки по коже головы — так было перед набегом на Гарсия и еще раз в юности, когда Финеас выскочил вперед и схватил за узду того вороного скакуна. Отец хотел, чтобы это сделал я, а я не решился на глазах у всех.

Домой я вернулся в темноте, и в доме тоже было темно, пусто и тихо. Добавил еще один пункт в список, озаглавленный «Семь типов одиночества», который я начал в Остине (мужчина и женщина, сидящие рядом; мальчик, вцепившийся в ногу матери; холодный дождь; карканье ворон; девчоночий смех, эхом разносящийся вдоль улицы; четверо патрульных полицейских; заботы моего отца). С тех пор список разросся до нескольких сотен пунктов. Надо было его сжечь еще много лет назад, но вместо этого я дописал: «Тишина в доме».

Завтра отпущу всю прислугу, кроме Консуэлы и еще одной горничной. Они легко найдут работу — мужчин призывают в армию со всех сторон, — заплачу всем за три месяца.

Попытался уснуть, но через пару часов встал, обошел дом, зажигая везде свет. Послушал, как ветер грохочет ставнями где-то наверху. В конце концов не выдержал и пошел глянуть, спит ли отец.

Двадцать пять
Илай / Тиэтети

Осень 1851 года

Писон с остальными добрались до лагеря неделей раньше, привели тысячу лошадей, отставшие воины тянулись поодиночке. Мы потеряли одиннадцать человек, но в целом поход можно было считать успешным. Но мы понимали, что если такие успехи продолжатся, не останется индейцев, чтобы гарцевать на угнанных скакунах.

Молодые воины, которым нужны были кони и скальпы, чтобы жениться и вообще для повышения своего статуса, все лето совершали небольшие набеги на окрестные поселения. Армия завершала уже вторую линию укреплений — от Белкнапа до Абилина и Мейсона, — но часть поселков уже перекинулась и через эту пограничную черту. Старики говорили, что верный признак приближения бледнолицых — это пчелы; деревья с пчелиными гнездами начинают появляться миль за сто до первых поселков, а нынче мы собираем мед уже на границе Льяно. Много меда, конечно, хорошо, но все мы понимали, что это означает.

Команчеро разузнали, что мы вновь разбогатели, и мне удалось убедить Тошавея удвоить цену за наших лошадей. Раньше за отличного коня давали горсть стеклянных бус или несколько ярдов ситца, но сейчас за свой товар мы требовали оружие и боеприпасы, стальные наконечники для стрел и побольше еды. Я охотился, объезжал лошадей, но большую часть времени проводил с Цветком Прерий. Ей уже не приходилось стыдиться встреч со мной на людях, ибо по положению я сравнялся с Неекару и даже Эскуте, хотя уступал им в воинских умениях.

Главное событие лета — белый пленник, молодой охотник на бизонов; он и его спутники переоценили возможности армии и рейнджеров в смысле защиты от индейцев. Мы столкнулись с ними у входа в Пало-Дуро и в короткой схватке перебили всех его товарищей. Он выполз из-под фургона, подняв руки; я знал, что случится с парнем, попадись он индейцам живым, и тут же пустил в него стрелу, но Писон толкнул меня, и я промахнулся.

Охотнику было под тридцать. Светлые волосы, борода, голубые глаза и абсолютно простодушный вид. Мне достался его «спрингфилд» и форма для отливки пуль, но настоящим трофеем был сам бледнолицый. Живой, здоровый и совсем близко от нашего лагеря — поэтому было решено сохранить его для медленной смерти.

Появление жертвы вызвало небывалое оживление, все дела в деревне остановились на целый день. У бледнолицых такое тоже бывает, когда в город приезжает цирк или кого-нибудь собираются повесить на площади. Он, должно быть, догадался, что сейчас произойдет, потому что умолял меня спасти его, но я ничего не мог поделать. Несколько новых пленников, чье положение в племени было неопределенно и почти так же опасно, даже били его ногами по лицу, лишь бы доказать свою верность индейцам.

84