Сын - Страница 14

Разбудили нас пощечинами, в кромешной тьме пристроили верхом, привязали. Далеко впереди мерцал яркий огонек, я догадался, что это горящая ферма. Удивительно, что белые забрались так далеко, но земли тут такие богатые, что я понимал, почему они рискнули. Подскакали несколько воинов, они, похоже, были довольны, что мальчишки притащили нас сюда.

В темноте я разглядел, что наша ремуда пополнилась примерно дюжиной лошадей. И еще двумя пленниками. Судя по плачу, это были женщины, и кажется, немки, или, как мы их тогда называли, голландки.

К восходу мы проскакали еще полсотни миль, дважды сменив лошадей. Немки ревели всю ночь. Когда рассвело, мы поднялись на месу оглядеть окрестности. Впереди открывались огромные пространства — холмы, холмы до горизонта.

Немки были голыми, как и мы. Одной лет семнадцать-восемнадцать, вторая чуть старше, и обе, несмотря на покрывавшую их кровь и грязь, в расцвете своей женской красоты. Чем дольше я на них смотрел, тем больше ненавидел и надеялся, что индейцы еще будут измываться над ними, а я смогу поглазеть.

— Ненавижу этих голландок, — сказал брат. — Надеюсь, индейцы отымеют их как следует.

— Я тоже.

— Смотрю, ты неплохо держишься.

— Потому что я не сваливаюсь с лошади.

За ночь мы дважды останавливались, и индейцы всякий раз затягивали потуже ремни, державшие Мартина.

— Я пытался вцепиться ногами, но получается плохо.

— Уверен, маме приятно было бы это услышать.

— Ты станешь отличным маленьким индейцем, Илай. Жаль, что я этого не увижу.

Отвечать я не стал.

— Ты же понимаешь, я не стрелял, потому что боялся за маму и Лиззи.

— Ты просто окоченел от страха.

— Они все равно убили бы маму, это ясно, но Лиззи забрали бы вместе с нами. Но она была ранена, только поэтому…

— Заткнись, — не выдержал я.

— Ты не должен был видеть, что они с ней делали.

Он выглядел так же, как всегда: чуть косящие глаза, тонкие губы. Это человек, которого я знал давным-давно.

Чуть погодя он попросил прощения.

Индейцы делили вяленое мясо, отобранное у поселенцев. Одна из немок спросила, не знаю ли я, куда нас везут. Я сделал вид, что не понимаю. Она сообразила, что с Мартином лучше не заговаривать.

На следующий день пространство вокруг нас словно бы вытянулось в длину. Мы двигались по каньону миль в десять шириной, стены из красного камня вздымались на тысячу футов. Из деревьев здесь росли только вязы и тополя, а один раз я заметил драцену, торчащую из песка, — точную копию той, что росла у нашего дома. В каждом ручье попадались удивительные окаменелости: моллюски размером с колесо телеги, рога и кости громадных созданий, гораздо большего размера, чем у любых ныне живущих животных.

Тошавей сказал мне по-испански, что в конце каньона полно бизонов. Он восхищался всем вокруг. С ветвей кедров и мескитовых деревьев свисали длинные пучки черной шерсти: бизоны прятались здесь от зноя.

Индейцы, кажется, вообще не нуждались ни в отдыхе, ни в еде, но постепенно безумная скачка все же замедлилась. Рот мой наполнился слюной. В ручьях, мимо которых мы скакали, плескалась рыба — лови сколько хочешь: сом, угорь, сарган, большеротый буффало. Оленям и антилопам я потерял счет. Коричневый гризли — огромный, я в жизни такого не видел — нежился на солнышке. Прозрачные родники били из скал, образуя озерца у подножия.

Вечером мы устроили первый настоящий привал, я уснул прямо на камнях, обнимая брата. Кто-то накрыл нас сверху бизоньей шкурой, я приоткрыл глаза — Тошавей присел рядом на корточки. Я уже узнавал его запах.

— Завтра мы зажжем костер, — сказал он.

Утром мы проезжали мимо холмов, на каменных склонах которых были изображены шаманы, сражающиеся воины с копьями, щитами, типи.

— Ты понял, что они собираются разлучить нас? — шепнул Мартин.

Я недоуменно обернулся.

— Эти парни, они из разных племен.

— Откуда ты знаешь?

— Твой хозяин — котсотека, а мой — ямпарика.

— Мой хозяин — Тошавей.

— Это его имя. Но он из племени котсотека. А моего зовут Урват. Они говорили, что до земель Урвата долго ехать, а тот парень, что присматривает за тобой, вроде бы недалеко от своего дома.

— Они нам не хозяева, — возразил я.

— Ты прав. Не пойму, и с чего это мне пришло в голову.

— А кто такие пенатека?

— У пенатека сейчас какая-то эпидемия, что ли. В общем, с ними случилась какая-то беда. Короче говоря, ни одного пенатека среди них нет.

Несмотря на обещание Тошавея, следующая ночевка тоже оказалась холодной. Но зато утром мы выбрались из длинного каньона на равнину. Ни леса, ни зарослей кустарника, отмечающих русла рек, — ничего, кроме травы и неба. При виде этой картины я почувствовал, как в животе у меня все сжалось. Я понял, где мы находимся. Льяно-Эстакадо. Белое пятно на всех картах.

Мы ехали и ехали, а ничего вокруг не менялось. Мне опять стало дурно. Не знаю, какое расстояние мы преодолели к концу дня — десять дюймов или десять миль, в голове у меня было совершенно пусто. Брат все время засыпал и падал с лошади, так что индейцам приходилось останавливаться, колотить его и заново привязывать.

Лагерь разбили на берегу ручья, русло которого утопало настолько глубоко, что заметить его можно было, лишь зная о его существовании. Здесь разожгли первый за все время костер. В отсутствие деревьев, отражающих свет, огонь был незаметен даже вблизи. Индейцы добыли пару антилоп, освежевали и все такое, и Тошавей принес нам несколько ломтей дымящегося полусырого мяса. У брата не было сил даже поесть. Я разрывал мясо на маленькие кусочки и вкладывал ему в рот.