Сын - Страница 104

104

Дурацкий вопрос. Конечно, опасно, если отец погиб на буровой. Но сейчас ей было не до того, не до сочувствия и не до обсуждения чужой судьбы.

— Со временем учишься избегать опасностей.

— Вы же могли заниматься чем пожелаете, — сказала она. — Это видно с первого взгляда.

— Я, кстати, так и делаю. — И после паузы добавил: — Просто чтоб вы знали, мое банкротство — ситуация временная. Хотя и удачная для вашей семьи.

Она притянула его к себе и поцеловала. Они лежали рядом, но руки его оставались неподвижны. Жуткое разочарование. Она готова ему отдаться, у нее такое чувство, будто они никогда больше не встретятся; неужели что-то не так с ней, с ее телом или лицом, если она совершенно не возбуждает мужчин?

Возможно, они чувствуют ее неопытность, думают, что она неловкая или придает этому слишком большое значение. Это полная ерунда, хотелось ей крикнуть, это как проклятие, и я хочу от него избавиться. Или ее вообще не воспринимали как женщину? Им просто нравилось болтать с ней. Внутри опять все похолодело.

— Полагаю, нам пора возвращаться к работе?

— Пожалуй, — согласился он.

— Отлично. Прекрасная мысль.

Она резко вскочила, торопливо собрала вещи и поспешила к машине, обогнав его. Она чувствовала его недоумевающий взгляд, парень не понимал, что же сделал не так. Ну и пусть. Она хотела домой.

Остаток дня они объезжали поля, останавливаясь, чтобы сделать отметки на карте.

— Как люди находят здесь дорогу? — изумлялся он. — Здесь же один холм не отличить от другого.

— Все холмы абсолютно разные, — возразила она.

— Ну ладно, может, я и привыкну.

— Как долго вы рассчитываете здесь прожить? — Просто вежливость, ничего личного.

— Если мы найдем нефть? Многие годы, если меня не повесят на дубе напротив вашего дома.

— Это кедровый вяз.

— Вот и посмотрим.

— Вы всегда так много болтаете?

Он покраснел, отвернулся к окну, и в машине опять повисла неловкая тишина. Она хотела было попросить подбросить ее к дому, но вместо этого спросила:

— Вы учились в школе?

— До некоторой степени.

— В каком смысле?

— Я горжусь тем, что закончил шестой класс.

— Лучше чем ничего.

— К сожалению, даже это некоторое преувеличение.

— Но читать и писать вы, кажется, умеете.

— Как говорили у нас дома, есть черножопые — и черножопые. Я из первых.

Ужинали они вместе с вакерос. Хэнк болтал с ними по-испански. Он им понравился, хотя и поглядывали они настороженно и, к ее изумлению, ревниво. Возбуждение опять охватило ее. Но как только ужин завершился, а Флорес, Хьюго и остальные служанки принялись убирать посуду, он, извинившись, ушел к себе.

— Нам завтра рано вставать. Доброй ночи.

И все. Ей отдельно — ни слова. Она ушла спать в ярости.

Утром она снова велела притормозить по пути, чтобы набрать мяты.

— Вы твердо намерены помешать нам работать?

— Вы же все равно планируете торчать тут целый год.

— Если ваш дядюшка не выгонит меня.

— Чудесно. Тогда мне тем более все равно.

— Не разочаровывайтесь раньше времени.

— Поздно, — отрезала она.

— Уверены?

— Абсолютно.

— Я и не знал…

— Вы непроходимый тупица! — взорвалась она.

Он попытался взять ее за руку, и в первый раз она не позволила.

После обеда они валялись на одеяле в тени. Она соблазняла его, и на этот раз успешнее, руки стали смелее, но потом возникла естественная пауза. Возбуждение дошло до высшей точки и угасло, опустошение заполнило ее, как будто уже произошло то, что и не думало начинаться. Она решила изменить отношение — принять это как техническую проблему, с которой нужно разобраться; приподнялась и начала расстегивать рубашку Хэнка, не очень представляя, как будет стаскивать ее с плеч. А пока, закончив с рубахой, расстегнула ремень и пуговицы на брюках. Он не останавливал ее. В ответ на вопросительный взгляд она решительно кивнула. Несколько секунд — и он сбросил одежду. Она — следом за ним. Он замер, разглядывая ее, грудь и все прочее; ему, очевидно, понравилось, но вместе с тем ей показалось, что смотрит он оценивающе, и, чтобы преодолеть смущение, она прижалась к нему.

Они двигались медленно, потом все быстрее и быстрее, а потом желание стало вовсе невыносимым, она стиснула его и, не зная наверняка, как получить желаемое, приподняла бедра, и внезапно он оказался прямо внутри. Совсем не больно. Даже наоборот. Она прижалась еще теснее, и вот тогда ощутила боль, но коротко, и сразу все прошло. Как будто порвалась бумажная перегородка — именно так она себе это и представляла. Он захватил инициативу, и она забыла обо всем, потом опять вспомнила и успела подумать, неужели вся эта суета вокруг боли мешала ей заниматься этим каждую минуту жизни.

Кажется, над головой колышутся деревья, но она не уверена; не совсем понимает, где вообще она находится и на этом ли свете. Вроде бы должна быть кровь. У тебя пойдет кровь, гласит поверье, кровь-кровь-кровь, как будто это самое страшное на свете. Ей хотелось смеяться. Нет, смеяться нельзя, он неправильно поймет. Она словно во сне и в то же время не спит, чувствует свое тело и как будто вылетела из него, она здесь и одновременно где-то еще, и вот опять здесь. Лежит на одеяле, сверху на ней мужчина, а в спину впивается камешек или что-то еще твердое. Она обняла его покрепче. Это продолжалось довольно долго, но тут он стремительно вышел из нее. Она понимала почему, но все равно огорчилась.

— Прости, — пробормотал он.

— За что? — Она поцеловала его в шею.

104